И.Е.Марголина

Содержание статьи в следующих источниках:

І. Марголіна Кирилівська церква в історії середньовічного Києва, К., 2001.-

298 с.;

Марголіна І., Ульяновський В. Київська обитель святого Кирила, К., 2005. -

С. 139-141;

Марголіна І. Відображення Борисоглібського культу у київській Кирилівській церкві // Християнство і духовність: Зб. Матеріалів другої між нар. Наук. Конф. « Християнство: історія і сучасність». К., 1998. - С. 98-101;

Святые Борис и Глеб в истории Кирилловского монастыря.

Изучение древнерусских литературных памятников, а соответственно авторов и героев этих произведений занимает особое место в исследованиях А. Александрова. Литературоведческий анализ жития братьев страстотерпцев св. Бориса и Глеба, предпринятый учёным [1], стал вспомогательным материалом для изучения Борисоглебского культа в архитектурно-живописной программе киевского Кирилловского монастыря, основанного в ХІІ в. князем-воином Всеволодом Ольговичем.

Сооружение и посвящение Кирилловского монументального комплекса обусловил период феодальной раздробленности Киевской Руси, характеризующийся острой борьбой за власть в Киевском государстве и способствующий появлению сакрального сооружения нового типа – церкви-крепости, которая впоследствии стала важным церковно-политическим и сакральным центром средневекового Киева. Деятельность Кирилловского монастыря в ХІІ в. способствовала укреплению и последующему распространению христианства, в частности распространению культа выдающихся деятелей Церкви Афанасия и Кирилла Александрийских - патронов князя Всеволода Ольговича, которым был посвящен Кирилловский храм. Кирилловская церковь сыграла значительную роль в формировании сакральной топографии Киева. С ней связан главный киевский культ св. Бориса и Глеба.

В фресковой живописи Кирилловской церкви, в отличие от построенных ранее храмов Киевской Руси, в большом количестве появляются изображения святых воинов: Димитрия Солунского, Феодора Стратилата, Феодора Тирона, Георгия Победоносца, Александра и др. Монументальные фигуры воинов с оружием в руках украшают центральные столбы монастыря. Популярность персональных воинских изображений обусловило время строительства церкви, - это был период бесконечных междоусобных войн. Святые воины, а особенно святой Георгий, князем Всеволодом Ольговичем воспринимались как покровители в междоусобной борьбе за киевский княжеский стол.

Для отображения местных интересов, прежде всего интересов самого князя Всеволода Ольговича, необходимо было ввести в роспись местночтимых святых воинов, защитников земли Русской от врагов. Таковыми стали братья - страстотерпцы св. Борис и Глеб: “Вы нам оружие, земля Русския забрала и утверждения и меча обоюду остра, има же дерзость поганську низлагаєм” [2]. Действительно, на некоторых иконах братьев - мучеников изображают не только с мученическими крестами, но и с мечами, подчёркивая их функцию защитников и покровителей русского воинства. “Вот удивительный парадокс, - пишет Д.Оболенский, - эти князья, смиренные и кроткие, стали покровителями и военными защитниками русской земли” [3]. Св. Борис и Глеб воспринимаются как воины - борцы за добро, против зла и дьявола. Главная идея культа св. Бориса и Глеба - в безусловной покорности воли Божьей, что было важным при жизни. Князья погибают, но не позволяют себе нарушить важные для них моральные постулаты [4].

Для утверждения веры в отечественных святых, для преодоления канонических сомнений и сопротивления греков, необходимо было поощрить "религиозный национализм" новокрещенного народа: акцентировать внимание на чудесах, на перенесении мощей, на наличии изображений св. Бориса и Глеба в росписях церквей.

На протяжении всего домонгольского периода почитание св. Бориса и Глеба оставалось княжеским династическим культом, ревностным почитателем которого был князь Святослав Ярославич (отец Олега Святославича, дед Всеволода Ольговича – основателя Кирилловской церкви- Авт.). Его и следует считать инициатором канонизации этих святых (1072).

Возле мощей св. Бориса и Глеба еще до их канонизации произошло всего два чуда; они произошли во время княжения Ярослава: исцеление слепого и двух хромых. На Руси для канонизации было необходимо три чуда: исцеление глухого, немого и слепого. Сомнения митрополита Георгия были опровергнуты новыми чудесами возле мощей: исцеление хромого, сухорукого, слепого, кстати, последнее сопровождалось свидетельством святого Георгия о святости князей [5]. Но эти чудеса не выявляют главного содержания жития св. Бориса и Глеба, не главным является мирское благочестие святых, а лишь их посмертный подвиг остался в народной памяти. Их мученическая смерть подобна “закланию нескверного агнца”, то есть подвиг непротивления является национальным русским подвигом - религиозным открытием новокрещенного народа Киевской Руси [6]. Парадоксальным является то, что после смерти “непротивленцы” становятся во главе небесных сил, защищающих русскую землю от врагов, что, по-видимому, более всего привлекало Всеволода Ольговича. Крест из орудия смерти становится знамением победы в борьбе с врагами.

Князь Всеволод Ольгович – основатель Киевской Кирилловского монастыря, будучи дальновидным и амбициозным политиком продуманно и активно насаждал русский епископат, тем самым, привлекая к себе симпатии высшего киевского общества. Сооружая собор, в честь своего духовного патрона святого Кирилла Всеволод, вне сомнения, влиял на формирование иконографической и архитектурной программы этого храма. Скорее всего, он настаивал и на присутствии в архитектурно-живописной программе только что канонизованных и уже популярных на Руси своих родственников - мучеников св. Бориса и Глеба, воинский культ которых отображал политические взгляды князя Всеволода. Здесь нужно учесть и тот факт, что святой Глеб был покровителем Святославичей и Ольговичей. Поэтому и известный черниговский Борисоглебский собор, построенный Ольговичами, сначала имел название Глебоборисовский.

Изучение истории, архитектуры и фресковой живописи киевской Кирилловской церкви указывают на присутствие в храме Борисоглебского придела. О существовании на территории Кирилловского монастыря сакрума, посвященного святым мученикам также свидетельствует летопись. Попробуем разобраться, была ли это отдельно стоящая церковь, пристройка к главному храму или придел внутри самого собора?

В 1115 году отец князя Всеволода - Олег Святославич - вместе со своими братьями - двоюродным Владимиром (Мономахом) и родным Давидом, принимали участие в перенесении святых мощей братьев-мучеников Бориса и Глеба. Участники этой церковно-политической акции были давними политическими соперниками. Между Владимиром, с одной стороны, и Олегом и Давидом, - с другой, произошел спор относительно места, где должна стоять рака с мощами. Владимир настаивал на установлении ее в центре собора, где планировал поставить серебряный терем; Олег и Давид предлагали правую, то есть южную часть храма. Именно там были устроены специальные погребальные ниши - аркасолии. Кроме того, еще в 1072 году эту часть храма определил для раки князь Святослав, участник церемонии перенесения останков Бориса и Глеба в деревянную церковь, отец Олега и Давида. Поэтому во время спора Давид говорил: “ Идеже отец мои назнаменал (назначил.-Авт.)” [7]. Братья не смогли прийти к согласию, и вынуждены были бросить жребий. Фортуна обернулась к Олегу и Давиду. Соответственно гробницы устроили в южных аркасолиях (погребальные ниши) Борисоглебского собора, где они и простояли до 1240 года. Во время нашествия хана Батыя храм разрушили, мощи были перезахоронены в неизвестном месте.

В канун перенесения мощей каменная церковь св. Бориса и Глеба была освящена: “ И отпевшим им обедюю обедаша в Олега (Олега Святославича.- Авт.) и пиша и бы учрежение большой. И накормиша нищих и страненых по три дни ” [8]. Князь Олег угощал присутствующих на церемонии, то есть был хозяином в Вышгороде. Именно Олегу Святославичу принадлежит честь окончательной достройки грандиозного храма-мавзолея Бориса и Глеба в Вышгороде, заложенного его отцом и потом неудачно продолженного дядей Всеволоом. Почти завершенное сооружение Всеволода Ярославича (отца Владимира Мономаха) разрушилось. Поэтому, невзирая на то, что Олег не основал, а только достроил храм отца и дяди, он является ктитором храма. Неслучайно, что и сын Олега - Всеволод Ольгович - на пороге смерти приказал везти себя к Вышгороду, где он и умер впоследствии (1 августа 1146 г.) Похоронили его в вышгородской церкви св. Бориса и Глеба.

Из летописи узнаем, что сын князя Всеволода, внук Олега, великий князь Святослав “В субботу же еха ко Святым мученикам (Бориса и Глеба.- Авт.) церкви, ту соущоу у Святого Кюрила, яко последнюю свою службу принося” [9]. Эта запись в летописи прямо указывает на существование посвящения (возможно, речь идет о приделе, пристройке) святым мученикам на территории Кирилловского монастыря. Вероятно, что именно Святослав, в память о деде Олеге, который был донатором Борисоглебского храма, в память об отце Всеволоде Ольговиче, которого похоронили в вышгородском Борисоглебском соборе, приказал учредить в Кирилловском монастыре придел-пристройку в честь св. Бориса и Глеба.

Известный киевский ученый Н.Холостенко, исследуя Кирилловский храм в 60-е годы, нашел остатки фундаментов пристроек (приделов) к южному, северному и западному фасадам собора [10]. Возможно, именно на один из них, скорее всего южный, указывает летопись (1194) и называет его церковью Бориса и Глеба [11]. На существование церкви, или придела, посвященного Борису и Глебу, указывает и известный исследователь ХІХ ст. Н.Закревский [12]. На сегодня не существует специального исследования, которое бы подтвердило приведенное упоминание в летописи и мнение Н.Закревского. Наша задача заключается в попытке посредством фактического материала, а именно сохранившейся в Кирилловской церкви монументальной живописи ХІІ в. - отыскать подтверждение существования Борисоглебского придела в этом храме.

В комментарии Л.Махновца к статье Ипатьевской летописи под 1194 г. указывается на алтарный придел, который исследователь называет церковью Бориса и Глеба [13]. По мнению исследователя Е. Кабанца в древнерусских летописях приделы церквями (а в летописи говорится именно о церкви) практически не называли, поэтому речь должна была идти об отдельной церкви “святых мучеников” [14]. Впрочем, сам исследователь, не обратив внимание на летописное определение “мучеников” во множестве, пытается обосновать версию о том, что сразу после канонизации Бориса и Глеба (1072), в местности, где в первой половине ХІІ в. возник Кирилловский монастырь, была построена деревянная церковь в честь Бориса. "По апокрифической версии, убийцы добили его (они считали, что убили его на р. Альте), на подъезде к Киеву на Дорогожичах, где расположен Кирилловский монастырь (поскольку он начал подавать признаки жизни). Здесь Ольговичами был заложен мартирий в честь Бориса, именно здесь похоронили Всеволода Ольговича и сюда к нему приезжал в 1194 г. перед смертью сын Святослав Всеволодович" [15]. Однако согласно летописи, исследуемая церковь должна была быть посвящена обоим мученикам, а, следовательно, разрушается версия мартирия Бориса. Отметим, что в то время Дорогожичи были болотистой местностью, к монастырю специально прокладывали гать, которая не являлась дорогой на Вышгород (она пролегала в другом направлении). Очевидно, что Бориса добивали не возле Кирилловского монастыря, соответственно не возле него и должны были устроить “церковь-мартирий”. Кроме того, для Ольговичей имел значение именно Глеб их покровитель, а не Борис. По мнению Кабанца, князь Всеволод, заложивший каменный Кирилловский храм, вопреки общеизвестному мнению, был похоронен не в вышгородском Борисоглебском храме, а в деревянной Борисоглебской церкви Кирилловского монастыря, которая не имела ни одного признака “святости” в смысле мощей или каких-либо святынь. По мнению Е.Кабанца покойник ( кн. Всеволод) и остался после завершения строительства Кирилловской церкви, ведь сын Всеволода ездил для поклонения отцу (по Е. Кабанцу) в Борисоглебский храм Кирилловского монастыря, тогда как жена и невестка Всеволода были погребены в каменном Кирилловском храме с 1179 г. Да и сам Святослав завещал похоронить себя в Кирилловской, а не в Борисоглебской церкви. Нельзя не обратить внимание на интерпретацию автором текста из Лаврентьевской летописи: " и разболеся (Всеволод) велми и везоша к Вышегороду и тамо скончася месяца июля в 30 день" [16]. По мнению Кабанца: " из приведенного отрывка следует лишь то, что князя Всеволода постигла внезапная смерть при приближении к "борисоглебской святыне" [17]. На наш взгляд из этого отрывка следует несколько иное, а именно: Всеволод сначала расхворался, после чего его повезли в Вышгород, его родовое урочище, где он и умер. Хронология четкая - сначала заболел, далее его повезли в Вышгород, где он умер. Где в этом отрывке исследователь нашёл упоминание о "борисоглебской святыне" - неизвестно. И как из этого следует, что Всеволода похоронили в Кирилловском монастыре – загадка. Следовательно, версия Кабанца относительно мартирия Бориса в Кирилловской обители достаточно фантастична в смысле объяснения его появления, времени и захоронения там князя Всеволода Ольговича, но она имеет смысл в том, что в Кирилловском монастыре могла существовать церковь св. Бориса и Глеба, как бинарная вишгородской святыне, однако следует учесть, что эту версию задолго до Е.Кабанца выдвинул Н.Закревский [18].

Вернемся вновь к основателю собора и заказчику росписей - Всеволоду Ольговичу, который, будучи продолжателем дела своего деда, Святослава и отца - Олега, не мог оставить вне поля зрения культ Бориса и Глеба. Поиски посвящения конкретной части Кирилловской церкви святым мученикам стоит сосредоточить в её южном нефе, памятуя, о том, что в вышгородском соборе раки Бориса и Глеба были установлены также в южной, княжеской, части собора.

На южном анте среднего опорного столба трансепта Кирилловской церкви, сохранилось изображение неизвестного святого, в котором можно предположить князя Бориса. Верхняя часть фигуры прекрасно сохранилась во фреске ХІІ ст. У святого кудрявые волосы, короткие усы и борода темного цвета; над головой золотой нимб, на плечах - плащ-корзно с фибулой. Одежды под плащом богато инкрустированы драгоценными камнями. В целом наряд напоминает древнерусское княжеское облачение. В правой руке, поднятой на уровень груди, - крест.

Современник князя Владимира и Ярослава, автор первой церковной службы, посвященной святым Борису и Глебу, митрополит Иоанн говорит, что еще юношей Борис был удостоен царского венца: “Цесарским венцем от уности украшен” и дальше: “и крест в скипетра место в десную руку носяща”. То есть Борис, погибший насильственной смертью, в правой руке держит мученический крест вместо царского скипетра [19]. Наличие креста в руке святого указывает на то, что изображенный - мученик, а богатый светский, похожий на древнерусский княжеский наряд, - на его высшую иерархическую принадлежность. Напрашивается предположение, что на фреске изображён древнерусский князь. Если принять во внимание, что в ХІІ в. канонизованных русских князей, кроме св. Бориса и Глеба не было, можно допустить, что перед нами - русский князь-мученик Борис (князя Глеба изображают без усов и бороды). Если это предположение, верно, то, соответственно иконографическим канонам, рядом с изображением Бориса должен быть изображён его брат Глеб. Но на столбе отсутствует место для парного святого. Тогда, возможно, фигура князя Глеба была написана, напротив, на пилоне южной стены. Сегодня там можно видеть монументальный темперний портрет ХVІІ в. игумена Кирилловского монастыря Иннокентия Монастырского, исследование которого в инфракрасных лучах выявило наличие под портретом фрескового изображения какого-то святого; возможно, это и есть изображение Глеба. Следует заметить, что именно в этом компартименте, где присутствуют описываемые изображения, в ХVІІ – ХІХ в. существовал придел св. Бориса и Глеба.

К сожалению, изложенная версия имеет уязвимые стороны. Во-первых, на голове неизвестного святого, в котором предполагаем Бориса, нет княжеской шапки с опушкой ("Цесарским венцем от юности украшен"), которую мы привыкли видеть в более поздних изображениях святого; во-вторых, в тех же поздних образах лица Бориса и Глеба излучают смиренность и покорность; в нашем случае, напротив, перед нами весьма страстный образ.

Относительно острого психологизма этого образа, а соответственно и характера князя Бориса, стоит отметить, что на сегодня существует новая оригинальная версия убийства Бориса, а также его участия в борьбе за Киевский стол, совсем по-иному характеризующая поведение и менталитет этого русского князя. Данная версия изложена в статье Н. и М. Никитенко [20]. Исследовательницы отмечают, что св. Борис и Глеб родились от византийской царевны Анны, проживавшей на Руси с 989 по 1011 год. Юношеский возраст Бориса и отрочество Глеба, на которые указывают все источники, укладываются именно в эти хронологические границы.

В знаменитой Эймундовой саге [21] (сага возникла в ХІ в., записана в ХІІІ в., доныне сохранилась в списке ХІV в.) рассказывается, что после смерти Владимира власть на Руси “держат три его сына”. Большая и лучшая часть - Кенугард (Киев) досталась Бурислейфу (Борису), Хольмгард (Новгород) - Ярислейфу (Ярославу), а Вартилафу (Брячиславу) - Палтеск (Полоцьк). Брячислав - внук Владимира от умершего сына Изяслава, следовательно, главные соперники-наследники - это Борис и Ярослав. Ярослав был неудовлетворен завещанием отца, согласно которому Киев достался Борису. Этот факт породил между братьями вражду. На помощь Ярославу в борьбе за киевский стол прибыл варяжский отряд из Норвегии во главе с Еймундом. Борис, узнавший, что в Новгород прибыл отряд из шести сотен варягов, собирает войско и выступает первым. Однако в битве на Днепре князь потерпел поражение, после чего Новгород и Киев достались Ярославу. Борис, оставшись живым, снарядил в печенежском стане большое войско для похода на Киев. Но и в этот раз Ярослав с варягами одержал победу. Борис вернулся к печенегам и вновь собрал войско, “что не знало побега”(то есть наемное войско). Ярослав, понимая, что дела его плохи, когда в 1017 году Борис снова идет на Киев, не имея выхода, вновь обращается за помощью к Эймунду, который со своими варягами коварно убивает Бориса [22]. Так выглядит новая оригинальная довольно аргументированная и очень интересная версия убийства Бориса в исследовании Н.Никитенко и М.Никитенко [23].

Вышеприведенное подводит к выводу, что характер и действия Бориса отнюдь не отвечают его литературному образу невинного альтруиста, беспомощной жертвы. Младший возрастом, он отнюдь не намеревался уступать старшим братьям Киев, который он получил благодаря венценосной матери и завещанию отца. Следовательно, Борис не такой уж “невинный агнец”, а человек настойчивого, решительного, боеспособного характера, что отвечает особенностям исследуемого нами изображения.

Впрочем, опираясь только на изображение, которое сохранились в Кирилловской церкви с ХІІ в., невозможно указать конкретное место нахождения Борисоглебского придела. Однако, учитывая прямую ссылку в летописи, а также вышеупомянутые исторические события, можно с большой долей вероятности допустить существование такого придела в южном нефе фамильного храма воинственных Ольговичей. Утверждать можно лишь то, что оба святые все же должны были быть представлены в  фресковой живописи Кирилловской церкви. Они были первыми русскими святыми, считались покровителями княжеской военной когорты среди представителей династии Рюриковичей (хоть и были мучениками-непротивленцами). Но веским аргументом является активное почитание культа этих святых самим основателем Кирилловского храма Всеволодом Ольговичем, его сыном Святославом Всеволодовичем, отцом Олегом Святославичем, а также дедом Святославом Ярославичем. Наличие такого придела в храме свидетельствует о попытке сакрализации Рюриковичей в Кирилловской церкви посредством введения в настенную фресковою живопись местных национальных святых. Семья Ольговичей, формируя архитектурно-живописную программу Кирилловской церкви и монастыря, продолжила политику утверждения и распространения Борисоглебского культа в сакральной топографии Киева.

Литература:

1. Александров О. Старокиївська агіографічна проза ХІ – першої третини ХІІІ ст. Одеса, 1999, 284 с.

2. Срезневский И.И. Сказание о святых Борисе и Глебе. - Спб., 1854, С. 21.

3. Obolensky D. The Byzantine commonwealth: Eastern Europe, 500-1453-N.X., 1971, X1Y, р. 78.

4. Горский В.С. Философские идеи в культуре Киевской Руси ХІ - начала ХІІ вв., К., 1988, С. 152.

5. Poppe A. La naissance de cult de Boris et Gltb \\ Cahiers de ciuisation medievale, Xe-XII siecles.- poitiers, 1981/-A 24, №19, Р. 53.

6. Федотов Г.П. Святые Древней Руси. (Х-ХУІІ ст.), 4 издание, YMCA-PRESS. ||, rue de la Montagne Sainte - Genevieve. 75005 PARIS, 1989, Р. 21-29.

7. ПСРЛ Т. 2. Ипатьевская летопись. М., 1962, Стб. 680.

8. Там само Стб. 281.

9. Там само Стб. 281.

10. Холостенко Н.В. Новые данные о Кирилловской церкви в Киеве // Памятники культуры. Исследования и реставрация. - М., 1960, Вып. 2, С. 11.

11. ПСРЛ Т. 2. Стб. 680.

12. Закревский Н. Описание Киева.- Т.1.- М., 1868, С. 343.

13. Махновець Л.: Літопис руський. К., 1989. С.534.

14. Кабанець Є. Мартирій Св. Бориса на Дорогожичах: Маловідома київська церква ХІІ ст. // Софійські читання. К., 2003. С.110.

15. Кабанець Є. Вказ. пр. С.111-114 .

16. ПСРЛ Т.1. Лаврентьевская летопись. К., 2001.- стб.313.

17. Кабанець Є. Вказ пр. С.111.

18. Закревский Н. Описание Киева.- Т.1.- М., 1868, С. 343.

19. Нікітенко Н., Нікітенко М. Історія Бориса і Гліба: легенда й дійсність // Людина і Світ, 1998, №8, С.16-21.

20. Нікітенко Н., Нікітенко М. Вказ. пр. №8, С.16-21.

21. Сага об Эймунде // Рыдзевская Е.А. Древняя Русь и Скандинавия в ІХ – ХІV вв.-М., 1978.- С.89-104.

22. Нікітенко Н., Нікітенко М. Вказ. пр. С.16-21.

23. Нікітенко Н., Нікітенко М. Там само С.16-21.

Монастырь. Св. Борис и Глеб. Фресковая живопись